Наталия Гончарова и Михаил Ларионов

Ларионов и Гончарова были надеждой русского искусства еще в годы учебы в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, то есть в начале ХХ века. Гончарова и Ларионов ? ученики Валентина Серова и Константина Коровина ? имели обширный круг знакомств среди дерзкой и неукротимой творческой молодежи 1910-х годов, где их престиж был очень высок. На них смотрели как на мэтров молодых поколений, они создавали все новые объединения, устраивали выставки, придумывали новые направления, сводя с ума критику и бесчисленных поклонников, а с середины 1910-х годов они уже ? европейские светила, а их воздействие на художников многих европейских стран еще будет изучаться долгие годы. Русские балеты С.П.Дягилева в их декорациях, с их костюмами ошеломляли европейскую публику, покоряли новизной замысла, ослепительной красочностью, пряной экзотикой, вообще небывалым блеском театрального зрелища. Гончарова и Ларионов не были эмигрантами в буквальном смысле этого слова ? их никто не ?выдворял? и они ни от кого не ?спасались?. Поселившись в Париже задолго до революции, они там жили, умерли и похоронены. Другое дело, что они были в центре интересов русской эмиграции, ее гордостью, подобно Бунину, Рахманинову, Шаляпину, авиаконструктору Игорю Сикорскому или изобретателю телевидения Владимиру Зворыкину.

Эмиграция второй волны могла бы дать материал для другого тома, не менее объемистого. Притом в нем были бы имена не менее громкие, но относящиеся уже к совсем иной эпохе, ? Илья Кабаков, Эрнст Неизвестный, Дмитрий Плавинский, Леонид Цурыгин, Леонид Соков и многие другие. Это поколение было активно вытеснено, даже выпихнуто с родины, зато его встретили на ура в Германии, Франции, США, Италии, Чехии, где они понемногу и осели. Им не пришлось пробивать себе дорогу, голодать, переходить от громкой славы к забвению, как это выпало на долю Ларионову и Гончаровой.

Итак, в Москве в Третьяковской галерее в обоих зданиях ? в Лаврушинском переулке и на Крымском валу ? открылись две выставки Наталии Гончаровой и Михаила Ларионова. Выставки разделены не по принципу авторства. Это можно было бы сделать только условно: супруги часто работали вместе над общим произведением. Оба обладали мощной, хорошо различимой индивидуальностью, и почти всегда можно ощутить, кто именно определил стиль и характер живописной или графической работы. Нельзя не удивляться тому, как безошибочно и тонко сотрудники Третьяковской галереи обозначили ведущую роль каждого из мастеров. Это тем более интересно, что в музеях, отечественных или зарубежных, обычно явные работы Гончаровой приписывают Ларионову и наоборот.

Жизнь Гончаровой и Ларионова была не очень богата событиями и неожиданными поворотами, но до предела насыщена творческой инициативой. Даже в русском искусстве едва ли были другие столь же предприимчивые художники, всегда готовые к новым живописным открытиям. В этом отношении Ларионов, пожалуй, разделяет пальму первенства с Пикассо и Марселем Дюшаном. Это не означает, правда, какого-то сходства между ними в приемах, колорите или композиции. У каждого свой путь, своя манера, свои способы нарушать испытанные методы. Общей была легкость, с какой все они порывали с уже достигнутыми результатами, чтобы обрести новые перспективы, новые возможности. У Гончаровой и Ларионова была при этом своя неповторимая ориентация, опиравшаяся на опыт искусства Востока, народную традицию лубка, вывески, вообще ? городского изобразительного фольклора. Это был неисчерпаемый кладезь образов и цветовых созвучий, и этой сокровищницы супругам хватило на их долгую творческую жизнь. Замечательно в творчестве Гончаровой и Ларионова их безошибочное цветовое чутье, сочетание новизны, смелости и даже дерзости цветовых аккордов с неизменным ощущением гармоничности, красоты и мягкости красок. Между тем ни Ларионов, ни Гончарова не были выходцами из художественной среды, колористическое чутье им не было передано как наследственное достояние. Определяющую роль в выработке колористических навыков сыграло общение с учителями и коллегами по школе, с выдающимися современниками, такими как Врубель, Рябушкин, Серов, Коровин, Борисов-Мусатов, Кузнецов, Сарьян? И это была школа нового цветового видения мира, в основе которого была уже не на система тональных пространственных отношений (как этому учили классики XIX века во главе с Репиным), а ослепительно яркий белый цвет (как это открыли импрессионисты и их последователи). Эта новая система позволяла положить в основу каждой композиции яркие, звонкие пятна чистого цвета и создавать невиданные гармонические созвучия. Другая новая возможность, раскрывшаяся перед художниками, заключалась в самоценности, самостоятельной роли цвета и света, что позволяло свободно экспериментировать, по-новому создавать, строить цветом и светом художественные формы. В этом Ларионову и Гончаровой помогал опыт народного творчества, искусства Востока, традиционного искусства народов Африки, Океании, Азии, сохранивших свою древнюю культуру.

Ларионов и Гончарова оказались в числе самых отважных, бестрепетных новаторов, лидеров авангардного искусства ХХ века, не раз возглавляли группы молодых русских художников-новаторов, устремленных в будущее. Это создало им громкую славу в современном мире, их картины заняли почетные места в художественных музеях Европы и Америки. К сожалению, на родине их произведения были большой редкостью. Шедевры живописи и графики дожидались счастливого часа, чтобы предстать перед очарованными посетителями Третьяковской галереи. Это случилось в 1999 году, через десять лет после того, как вдова Ларионова А.К.Ларионова-Томилина передала в дар Третьяковской галерее драгоценное парижское наследие Ларионова и Гончаровой. Восемьдесят картин и четыреста графических работ обоих мастеров составили богатейший материал двух выставок: живописи в большом зале на Крымском валу и графики ? в освященных вековой традицией залах галереи в Лаврушинском переулке. Здесь можно видеть и блестящие работы с натуры ? портреты, пейзажи, обнаженные фигуры, изображения животных и птиц, и мощные религиозные и фантастические композиции, и полные дерзкого юмора примитивистские изображения, и невероятно эффектные, красочные, пронизанные огненной фантазией театральные эскизы, главным образом для спектаклей дягилевских сезонов. Все это ? огромный разносторонний труд, всегда оригинальный, всегда содержащий смелые и неожиданные идеи ? будь то иллюстрации к народным сказкам, рисунки костюмов для сказочных героев балетов Игоря Стравинского и Сергея Прокофьева, виды московских переулков или силуэтные фигуры для турецкого теневого театра ?Карагёз?.

Главным выдумщиком, организатором скандальных акций, создателем новых живописных направлений и лидером объединений с программой, рассчитанной на общественный скандал ? ?пощечину общественному вкусу?, ? был Михаил Федорович Ларионов. Жизнь, казалось бы, вовсе не готовила художника к роли бунтаря и потрясателя основ. Михаил Ларионов ? сын скромного военного фельдшера ? родился в 1881 году на окраине империи в провинциальном Тирасполе, который только теперь стал известен как столица Приднестровской республики. В Москве окончил реальное училище. В 1898?1910 годах учился в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, студенчество которого в годы первой русской революции было поистине бурлящим котлом. Не только политические страсти обуревали студентов, не меньше они думали о будущем русского искусства. Прямых связей с Парижем у них еще не было, но об открытиях импрессионистов они уже знали ? главным образом от сверстников и старших товарищей, работавших в Мюнхене в школах Антона Ащбе и Шимона Холлоши. И они знали также, что не остановятся на полдороге, что бесстрашно пойдут так далеко, как позволит им воображение. Ларионов и Гончарова оказались самыми отважными из отважных, всегда готовыми вторгаться в неведомые области эстетики. Этой решимости способствовала вся социальная обстановка предреволюционных лет. Среди студентов училища была Татьяна Львовна Толстая-Сухотина, любимая дочь Льва Толстого, и ее соученики посещали писателя и в его московском доме в Хамовниках, и в Ясной Поляне. Лев Николаевич проявлял большой интерес к намерениям и взглядам молодых людей, а художники заряжались энергией и непримиримостью великого российского бунтаря.

Художественная эволюция Ларионова и Гончаровой была стремительной. За считанные годы они проходят необычайно блистательно и эффектно несколько этапов: сначала увлекаются импрессионизмом и создают блестящие работы в этом направлении, затем с тем же блеском осваивают методы неоимпрессионизма, постимпрессионизма и фовизма, создавая подлинные шедевры красочного сверкания и новой живописной d dгармонии. Когда художники окончили училище, они уже выступили как основатели небывалого живописного метода ? лучизма, когда изображается не сам предметный мир, а потоки света и цвета ? излучения предметов, теряющих в этих потоках свой предметный облик. Лучизм Ларионова и Гончаровой почитается как одна из первых форм абстрактного (беспредметного) искусства и одно из первых проявлений авангардизма в живописи ? наравне с супрематизмом Малевича и футуризмом Татлина, а также с общеевропейским кубизмом. Особое место Ларионова и Гончаровой в этом кругу определяется прежде всего их бесстрашной новаторской решительностью, быстрым и безоглядным прыжком в царство вновь творимой реальности, новых небывалых художественных форм, в чем супруги находились на уровне других знаменитых новаторов ? Пикассо и Брака, Матисса и Руо, Пехштейна и Нольде, Малевича и Татлина, Делоне и Купки.

Но есть и другая сторона искусства одаренных и поразительно единодушных супругов ? верность традициям русской школы, привязанность к российским реальным впечатлениям и ситуациям, даже там, где, кажется, вообще ничто не изображено, как в ?Лучистом петухе? Ларионова 1912 года. Будучи активными участниками художественных выставок и объединений, таких как ?Бубновый валет? (1910), ?Ослиный хвост? (1912), ?Мишень? (1913), все более радикальных и футуристических (то есть рассчитанных на более или менее отдаленное будущее), Ларионов и Гончарова сохранили особое положение, определяемое привязанностью к российской жизни. Параллельно с лучизмом ? предметной реальностью, окутанной непрозрачными волнами окрашенного света, ? Ларионов и Гончарова вводят еще одно важное новшество: они обращаются к различным формам примитивного искусства ? от романских и домонгольских фресок до современных уличных рисунков. Особенно удачным оказалось изучение и восприятие эстетики провинциального городского изобразительного фольклора ? вывесок, лубков, рекламных щитов. Именно тогда художники Петербурга и Москвы оценили яркое, самобытное искусство мастера тифлисских вывесок Нико Пиросманишвили. Но здесь уже пути Ларионова и Гончаровой стали заметно расходиться.

Наталия Гончарова происходила из московской дворянской семьи. Она была правнучатой племянницей жены Пушкина Натальи Николаевны Гончаровой. В ее искусстве есть нечто от старинного декоративного искусства, от традиций древней стенописи, от звонких красок народного творчества. Эти особенности ее таланта ощущаются уже в ранних работах, среди которых нужно выделить полный глубокого, грустного чувства триптих ?Ранняя весна? 1906 года. Здесь в проникновенном образе русской природы ощущается живая связь со старшими предшественниками, преподававшими в училище, ? Саврасовым и Левитаном. Уже в этот период обозначилась разница между талантами Гончаровой и Ларионова. Ларионов был наделен огромным живописным темпераментом, острым чувством цвета и света, отчего пейзажные полотна художника наполнены необычайно интенсивной внутренней жизнью, сложнейшей вибрацией воздушной среды, красочных и световых нюансов. Пейзажи, написанные в семейном тираспольском саду, утопают в потоках окрашенного света, а цветущие деревья окутаны нежной воздушной пеной. Живопись Ларионова ? чисто станковая, пространственная, наполненная живым дыханием световоздушной среды. Путь Наталии Гончаровой в искусстве был иным. Поступив в 1901 году в Училище живописи, ваяния и зодчества, она выбрала скульптурное отделение, занималась у Волнухина и Паоло Трубецкого, лепила из глины фигурки животных, даже получила за них Малую серебряную медаль. Но любознательную двадцатилетнюю художницу (она посещала лекции на историко-филологическом факультете Высших женских курсов) влекло к живописи, и она стала приходить в класс Константина Коровина. Встреча и сближение с Михаилом Ларионовым решили судьбу Гончаровой. Однако следуя за мужем, вероятно, гениальнейшим живописцем России, часто сотрудничая с ним, участвуя в его организационных и творческих предприятиях, она при этом сохранила свои индивидуальные живописные качества и склонности. Ее живопись ? более объемная, весомая, вещная и в то же время тяготеющая к монументальным, декоративным, обобщенным формам, к сильным, поражающим глаз красочным сочетанием. В разнообразии современных художественных течений она опиралась на собственные пристрастия. В ее картинах мы видим то яркую россыпь мелких мазков, свойственную импрессионизму, то сочетание кубизма с фольклорным примитивом лубка и вывески, которое давало четкую, кованую, крепко организованную форму, выразительно проявившуюся в религиозных, аллегорических и бытовых композициях, в портретах и натюрмортах. За этим многообразием жанров и художественных приемов стоит глубокое изучение народного примитива, традиционных росписей по дереву, старинных северных икон и многих других исторических источников.